(Мы, четверо солдат, участники армейского ансамбля «Алые погоны», обсуждаем в курилке, перед казармой, очередную взбучку от замполита, майора Юдина. К нам подсел комсорг части, ст. лейтенант Иванов. Время действия – 2 июня 1974 г.)
(Отрывок из сборника «Армейские рассказы 70-х»)
Александру Игоревичу Смирнову,
с глубоким уважением, апрель 2016 г.
– А ну! Тихо там! – оглянувшись предварительно по сторонам, попытался изобразить строгость Иванов. – Пораспускали языки совсем…
(Перед этим, в разговоре, я «прошелся» по «системе» и стукачах, которых она плодит).
– Да ладно тебе, нет же никого…
– А я? Я что, уже совсем не в счёт?! Между прочим, я офицер Советской Армии, коммунист, и ваш командир. И комсорг части, к тому же!
– Да ты нормальный, в общем-то, парень. К тебе претензий нет. Особистам на нас вроде не сильно капаешь… – тут я был абсолютно искренен.
– Спасибо большое!
– На здоровье. А Юдин твой – натурально на голову прибамбахнутый. Урод по жизни. Полный псих и шизофреник.
– Да тише же ты! Нет, ну ты… вообще… ты того… совсем уже… аккуратнее давай, – снова оглянувшись по сторонам, сказал Иванов. – Майор Юдин, конечно, строг, но это опытный офицер-политработник. Он отлично разбирается в теоретических положениях научного коммунизма, в трудах классиков марксизма, и Владимира Ильича Ленина, между прочим. А в 68-м году, например, он лично оказывал интернациональную помощь братскому народу Чехословакии в его борьбе с контрреволюцией, – с попыткой буржуазного переворота и реставрации капиталистического режима, а также с угрозой вторжения туда армий агрессивного блока НАТО во главе с реваншистскими кругами западногерманского…
Я демонстративно зажал ладонями уши.
– Да козёл он конченый, мать его! – нарушив парламентский стиль беседы, и перебивая Иванова, не выдержал Сашка. – Индюк! Вечно тюльку гонит, псина безпородная! Мудозвон!
– А ну отставить, Ерохин! Встать! Смирно! – на этот раз не сдержавшись, и вскочив на ноги, заорал Иванов.
– Чё-ё-о-о??? – взъерепенился в ответ Сашка, и тоже вскочил в угрожающей, почти боксёрской позе.
– Да тише же вы! Одурели, что ли! – это уже я, тоже встав, успокаивал их обоих. – Ероха, уймись. Сядь. И ты, Володя, тоже кончай тут нам по ушам ездить. Оно тебе надо? Что на тебя вдруг нашло? Комар в одно место укусил? Чего ты тут с этим своим блоком НАТО раскудахтался? Он нам тут нужен? Не политзанятия же здесь. Тормози. Мало нам было только что от этого козла это всё выслушивать?
– Какого ещё козла? – спросил Иванов.
– Да Юдина твоего, какого же ещё? У нас зоопарк – прежний. Вот только что два часа дурил нам голову в своём кабинете, мудак. Как и ты сейчас. Ну такую ахинею тут нёс! Такую …. развёл! И даже ЦРУ с рок-музыкой приплёл, барбос! Самому вашему Карлу Марксу было бы за него стыдно, ей-богу! Да и Энгельсу, поди, тоже… Мне, например, точно было стыдно всю эту хрень выслушивать на полном серьёзе.
– Да я же хотел… – начал было Иванов, но я перебил его:
– Ладно, всё, хватит. Проехали. А какой сегодня фильм в Доме офицеров идёт, Володя?
Кино – это была слабость, любимая тема, любимая фишка Иванова. Тут надо искренне отдать ему должное… Для него, простого деревенского парня из-под Пскова, кино было окном в большой, внешний мир…
– Про комиссара Миклована, румынский, про полицию, в общем. «Чистыми руками». Я его в городе видел. Ничего такой, боевой, со стрельбой, прямо как в Америке. Майор Юдин опять будет недоволен…
– Да, я тоже видел. Ещё на воле, с девушкой ходили… Хорошая картина.
– А пишет она? – спросил Иванов.
– Кто? Кому? – не понял я.
– Ну, девушка-то эта пишет тебе?
– Пишет, конечно. Только не эта, а другая. Вернее, две других. И ещё однокурсница одна пишет. А та подруга через месяц замуж вышла.
–Я сно… – ответил он. – Бывает и такое… Ты, главное, не грусти, и не переживай…
– Да я и думать уже давно забыл!
– А имя её помнишь?
–П омню, конечно. Зоя.
– Значит, не забыл ты её, и думаешь…
– Иди к чёрту, Иванов! Не лезь в душу…
– Я секретарь комитета комсомола части, и это моя обязанность. Ещё Владимир Ильич Ленин в своих письмах из Шушенского Надежде Константиновне…
Сашка, сидевший справа от Иванова, заржал, как конь. Я же, наоборот, всерьёз завёлся:
– Твою мать, ну хоть меня-то тут не смеши со своим Лениным! Я живу не по Ленину, а по Леннону.
– Эт-то ещё как?! – Иванов даже привстал от такого «святотатства».
– А так. Легко и просто. Леннон сказал: «Чпокайтесь, а не воюйте». Вот я и соответствую.
– Врёшь ведь! Не может быть такого. Как же это? Придумал сам только что, так? Ну, признайся!
– Да нет же, нет! Ей-богу, чистая правда! И ещё он сказал: «Мне всё равно, что вы скажете, должен быть мир, и точка!».
В этом – всё! Вся философия жизни свободного человека! Предельно краткая. Мир должен быть, а не война! Ну, понял хоть что-нибудь? И, кстати, самая знаменитая его песня называется «Дайте миру шанс». Жаль, не слишком танцевальная… – искренне посетовал я.
Иванов замолчал. Я тоже. Все знали, что из нас четверых он полностью доверяет только мне одному. Почему? Да было как-то одно дельце, немного сблизившее нас… И кто такой Джон Леннон, Иванов был уже прекрасно осведомлён от нас.
Он искренне пытался воспитывать нас по своему, по его служебно-комсомольскому разумению.
Мы же в ответ старались дать ему самые элементарные сведения об окружающем нас многообразном мире, которого Иванов был лишён. О мире, который прекрасен сам по себе, и был бы ещё более прекрасным, не будь в нём Юдиных, и ему подобных, с их пустопорожней партийной тарабарщиной.
Получалось это у нас, по-моему, неплохо. В смысле, гораздо лучше и эффективнее, чем у него. Простой он был парень, как три копейки. Ну, или как пластилин – лепи, что хочешь. Вот и вылепили из него ещё до нас форменного военно-комсомольского придурка. Хоть и вполне безобидного…
Но мы всё-таки соблюдали, – иногда, для приличия, да и для нашей же выгоды, – некоторые остатки субординации. Да и ему это было приятно… Мы тоже были ему нужны…
– А кто же тогда его Англию защищать будет в случае чего? – неожиданно, после паузы, спросил Иванов.
– Он давно уже в Америке живёт, а не в Англии, – уточнил Борька, тоже фанат Леннона и Битлз.
– Ну это не важно. Англия его Родина. Он же её, свою Родину, любить обязан? Ну вот как мы, например, обязаны же любить нашу Родину – СССР? – глаза у Иванова заблестели.
– А что, на его Англию кто-то уже нападать собрался?? Может, румыны с поляками, подстрекаемые пьяными венграми?! – захохотал я. – Или, может, чехи со словаками, подстрекаемые злющими болгарами?!
– Ну-ну, ты говори, да не заговаривайся, меру знай. Все они – члены Организации Варшавского договора, а также наши ближайшие друзья и союзники. С чего бы это им без команды нападать на Англию, а? Антисоветчик ты отъявленный, как я посмотрю… хоть и в институте учился… – понизив голос, и оглянувшись, тихо, почти шёпотом, сказал он.
– Ну и не лезь тогда ко мне со своими дурацкими комсомольскими вопросами, не смеши народ. Мало нам этого обормота Юдина, так ещё и ты туда же! Вы оба сегодня как с цепи сорвались! Всё бы вам воевать да воевать… Жить надоело? Не навоевались ещё? Мало уже кровищи было, – своей да чужой?!
– Тише!!! Ох, договоришься ты когда-нибудь… – всё так же шёпотом сказал Иванов. – Ох, договоришься… Точно сядешь. И я с тобой заодно… – вздохнул он.
– Ладно. Тогда помолчи, целее будешь, – ответил я.
Помолчали. Через пару минут я сделал «контрольный выстрел»:
– Вот тебе ещё от него, от Джона: «Когда над тобой шесть футов земли, тебя любят все».
– Это как? – не понял он.
– Да так… Легко и просто. Убьют тебя на войне, потом землёй засыплют, и будешь ты с того момента не сверху, а снизу наблюдать, как растёт картошка.
– Так что же, и с врагами теперь даже не воевать? – не выдержав такого объёма информации, с недоумением спросил он.
– Конечно! Зачем воевать? Надо просто не иметь врагов. Не заводить их. Не ссориться ни с кем. Жить мирно. Нормально жить, понимаешь? Нормально, спокойно, и дружелюбно!
– Что, и с империалистами, маоистами, сионистами… и с реваншистами? И даже с японскими милитаристами?? – у Иванова мелко задрожал подбородок.
– Да хрен с ними всеми… Вот чего ты их «облаял» сейчас?! Для чего? Зачем? Пусть они живут у себя, как хотят. Тебе-то что? Они же там, за границей, дома у себя находятся, и тебя не трогают. И не зависят от мнения твоего… И не знают даже, что какой-то русский парень Володя Иванов такие ругалки грозные для них придумал. Чего ты мучаешься? Чего вы все на них бочки катите? Живи ты здесь, дома у себя, как считаешь нужным. И не кантуй никого из них. Тебя же они не кантуют, верно? Не лезут сюда, к тебе? Так чего ты тут страдаешь, дурью маешься, цепляешься к ним через тысячи километров? Ну прямо извёлся весь непонятно от чего!
– А майор Юдин…
– А твой майор Юдин дурак набитый! Полный, законченный, и убеждённый мудак! Совсем уже мозги на всей этой хрени потерял… Если они вообще у него когда-нибудь были… Худющий, как глист… Жёлтый… Злой… На г…о весь исходит без причины, и без повода… И тебе, смотрю, совсем голову задурил этой вашей блевотиной…
– Какая же это блево… – в голосе Иванова послышалась обида.
– Какая, какая… Такая! Хотите всю страну запереть… Ну вроде – как магазин запереть на учёт, или переучёт… Как вон «Пиво-Воды» наши, что сразу за КПП стоят, справа. Пива там сколько времени уже нет, недели две? А ещё лучше повесьте с Юдиным большие замки амбарные на всё, что есть вокруг. Такие же здоровые, какие висят у нас на складах ГСМ… И пусть Юдин твой спит спокойно. И остальные такие же клоуны, как он, тоже! Всё под замками, вашу мать! Ни одна вражина не проскочит, не прошмыгнёт! Не жизнь, а малина здесь тогда начнётся!
– Ну ты и даёшь… Это же что-то вообще… такое… это… антисоветское… Смелый ты… Такое несёшь, такое несёшь… Ну и ну… Не боишься… – Иванов опять украдкой оглянулся.
– А чего боятся? Что ты особистам на меня капнешь? Так ты же не дурак. Невыгодно тебе, чтобы нас особисты схарчили. Ты от этого гораздо больше потеряешь. Я знаю, конечно, что ты капнешь на нас, но ведь только совсем чуть-чуть, чисто для приличия, так? Про все дела ты же им не расскажешь, потому что если не будет наших «Алых погон» – ты будешь служить так же, как все ваши летяхи служат. По точкам мотаться, дежурить, ночи не спать, по башке получать, из нарядов суточных не вылезать… И Ларису даже некогда будет чпокнуть тайком от её мужа, а, Володь?!
– Ладно, ладно, не лезь в эти дела… И так вон тут такое творится в части, ты просто не в курсе… Ну, а если бы, скажем, дикари, людоеды на нас напали?
Тут почему-то громко расхохотался, мотая от удовольствия головой, сидевший молча в углу Валерка.
– Ага. Марсиан ещё забыл назвать! И ходячих деревяшек Урфина Джюса с авиацией из Змеев Горынычей! Ну и з…е же мозги у тебя, Володя! Ужас! Юдина работа? – спросил я.
– Да при чём тут майор Юдин… Он же замполит, а я училище связи заканчивал, в Рязани… А меня вон на комсомол бросили… Методички сейчас читаю, изучаю… Ну, так всё-таки? Что скажешь, а?
– Да не проблема! Угостить вон людоедов твоих курочкой жареной. Или тушёной. Свининкой, бараниной… И шашлыком обязательно. Рыбы ещё хорошей нажарить, картошечки… Борщ им сварить погуще, с говядиной. И со сметаной. И их научить… вернее, баб ихних этому делу научить. Всё ж вкуснее, чем человечинку обгладывать… Вот и всё, конец войне. Не будет повода. У них же, у дикарей, нет, надеюсь, пока ещё своих «Ястребов из Пентагона»? Как и самого Пентагона… А значит – мир, дружба, гости, шампусик, и танцы-обжиманцы, как заявил нам сегодня один мудак по фамилии Юдин, начальник твой чокнутый…
– Да… Как у тебя всё просто… Если бы так было в жизни… – вздохнул Иванов.
– А кто или что мешает лично тебе жить нормально, по-человечески?! Погоны? И всё? Ну так сними их к такой-то маме, надень джинсы, и будешь свободным, как ветер…
И тут послышался крик нашего старшины:
– Рота, строиться на обед!!
Мы все встали, и не торопясь пошли к казарме. Валерка с Борисом дипломатично отстали.
Иванов провожал нас молча, опустив голову. Я тоже замолчал. Через пару минут он неожиданно спросил:
– Слушай… а как эти его слова… ну, Джона этого, Леннона… на его языке звучат, на английском? Я в библиотеке, в Доме офицеров, возьму словарь, и сам переведу. Так как они звучат по ихнему, а? –тут Иванов хитро, и с недоверием посмотрел на меня.
– Мэйк лав, нот уар. Дословно: « Делайте…» в смысле – «Занимайтесь любовью, не войной».
Достал я из кармана помятую пачку «Памира», вынул из неё последние две сигареты, сунул их в пилотку, где давно уже лежал «Святой костыль», т.е. сигарета-заначка на чёрный день, взял протянутую Ивановым ручку, и написал ему на пустой пачке эти четыре знаменитых слова – «Make love, not war».
Пусть занимается хоть этим, всё польза будет… Учиться же никогда не поздно. Тем более старшему лейтенанту непобедимой и легендарной Советской Армии.
Иванов сложил пачку пополам, и бережно положил её в грудной карман кителя.
А тем временем строй нашей роты терпеливо ждал нас, четверых… Никто не возбухал. Нас, в общем-то, уважали, и даже гордились.
Ведь благодаря именно нам… вернее, танцплощадке, на которой мы, «Алые погоны», три раза в неделю (в пятницу, субботу и в воскресенье) по вечерам играли танцы, наш военный городок на далёкой городской окраине был буквально наводнён городскими девчонками-старшеклассницами. Ну, и молодыми разведёнками. Да и не слишком молодыми – тоже. В общем, на любой вкус…
Кстати, разведёнки эти, – в основном, с местного винзавода и с рыбоконсервной фабрики, – очень интересный народ! Страсти у нас в гарнизоне часто разгорались совсем не шуточные, а вполне себе даже шекспировские, причём на всех уровнях.
А что ещё нашим солдатикам и офицерам было нужно? Ну уж во всяком случае точно не война, а как раз наоборот – всё то мирное, в чём во все времена и на всех континентах нуждаются мужчины, а именно – вино, закуска и женщины! Но это уже отдельная и нескончаемая тема…
А утром следующего дня, третьего июня, в столовой за завтраком была драка. Вернее, небольшой мордобой с чужими, заезжими стройбатовцами. И мы с Сашкой ночевали у капитана Дубины следующие пятнадцать ночей. Хотя везли нас туда только на пять суток.
Хреново там… ох, как хреново… Да и голодно было всерьёз… А хотя и там два раза ухитрились с Сашкой раздобыть «чернил».
В первый раз задвинули налево пол-грузовика дров, – из тех, что мы сами же напилили и накололи для городской бани там же, в банном дворе. А во второй раз толкнули старику, гражданскому вахтёру-охраннику на товарной ж-д станции, пару огромных мешков с воблой и большой ящик карамели из военного товарняка с продуктами, который мы разгружали тогда целый день, в кровь ободрав спины и руки – до локтей…
В этот, второй раз и конвой наш щедро одарили винищем. Припёр я тогда из самохода полную сумку бутылок, «Розового» по рубль – ноль – две. Вахтёр эту сумку здоровую и одолжил. Ему тоже налили пару стаканов, барыге. А он, когда окосел, хвастать начал, сволочь, что в войну служил при «СМЕРШе», – сначала ефрейтором, а потом сержантом-исполнителем. Т.е. приговоры приводил в исполнение. В основном, «дезертирам, трусам, и паникёрам», – так он сказал. Тут я и завёлся крепко после выпивки. Если б не его возраст престарелый, настучал бы я ему по черепу крепко, от души… уроду… «исполнителю» хренову… ныне – скупщику краденного…
А ребята-конвоиры оказались все трое коренными ленинградцами. Казалось – нормальные, образованные, «столичные» парни… И тоже когда-то уже отсидевшие у этого шизанутого фашиста Дубины и прекрасно всё понимающие…
И всё же один из них козлом оказался, стукачом. Система есть система… Сдал он своего «старшего». Последние три дня Сашка досиживал с ним, с бывшим «старшим», вместе, в одной «хате». Андреем его звали… С четвёртого курса ЛГИТМиКа загремел в армию за какие-то свои личные грехи. На актёра учился.
Классный он был парень, Андрей, интересный… Умница. Избили его крепко сержанты при приёмке на губу, при первом шмоне. Отметелили здорово, опыт у них большой… А он в ответ стал им что-то из классики читать. Из Лермонтова вроде, стихи. Они ему за это ещё прилично добавили. Такая вот «восторженная» реакция от «благодарной» публики…
А я тогда уже в карцере был на пяти сутках (последних из пятнадцати) за найденный у меня в пилотке бычок на вечернем шмоне перед отбоем. Причём – лично самим «товарищем» Дубиной!
Тут я сам виноват. Забыл совсем про эту заначку. Сцепился я в тот день на работе, на маслобойном заводе, незадолго до съёма, с каким-то ярко-выраженным азиатом раскосым, из наших, т.е. из губарей. Придурком он оказался конченым, хоть тоже был из сидельцев. И идейным, типа Юдина. Вот и выскочило у меня из головы, что положил я после обеда в пилотку бычок недокуренный…
А сигарету эту, уже зажжённую, сунул мне незаметно в обед знакомый баландёр, когда узнал меня… И ещё одну целую потом дал, чтоб я Сашке передал. Ну, вроде как поклонник наш… Помогла, в общем, слава…
Впрочем, не за это, так за другое дали бы довесок… Но дали бы обязательно. Для них, волков, растянуть срок отсидки губарям до пятнадцати суток – это дело святое, это для них – как «Добрый день, здравствуйте!».
Огромная Советская Армия была бесплатной рабочей силой для строек нашего «народного хозяйства»… А что уж тогда говорить про губарей – совершенно бесправное сословие, практически самых настоящих рабов…
Два года «срока» ни за что все отбывали под видом этой самой службы. Куда ж тут денешься? Но хоть бы кормили нормально. Или хотя бы уж просто досыта. А то пытались даже и на этом деле «наварить»…
Кстати, в день нашего освобождения, 18 июня, умер четырежды Герой Советского Союза маршал Г.К. Жуков.
Наш старшина, фронтовик, орденоносец, бывший танкист, сильно израненный, страшно запил по этому поводу – дня на четыре. Все думали, с горя. А оказалось, совсем даже наоборот… Появился он в казарме после запоя помолодевшим и посвежевшим…
А в Германии 14-го уже начался долгожданный чемпионат мира по футболу, первый без Пеле и Эйсебио… Отдельные матчи показывало тогдашнее «Центральное телевидение», но посмотреть их нам, солдатам, была практически неразрешимая проблема.
Но лично я, скажу по секрету, решил для себя эту проблему по-своему. Как? Очень просто! Через госпиталь! Но это отдельная история… Можно даже сказать – приключенческая, прямо хоть кино снимай…
Апрель 2016 г.
Russian
English