Часть третья:
Взаперти, или Маленькие радости большой камеры
Вышли. Повели нас на второй этаж. Опять построили. Стали определять по «хатам». Только тут мы догадались, что та, предыдущая камера-сортир была местом содержания тех, кто уже прошёл личный обыск, дожидаясь тех, кто ещё только стоял в очереди на эту процедуру.
Здесь, на втором этаже, мы, четверо «стариков», попросились в одну камеру. Вроде как — чтобы не было конфликтов возрастов и интересов. Добрый подполковник дал добро.
Заходим в камеру. Что ж, я ожидал намного худшего. Сравнительно просторная камера. И всего лишь на пять лежачих мест. Справа и слева стоят двухэтажные нары, в центре — одноэтажные. У стены справа стоит стол, перед ним — лавка. На столе много пустых пластмассовых бутылок из-под минералки. Нары голые, нет на них абсолютно ничего. Под потолком -довольно яркий свет, который не выключается даже по ночам. Над крайними, двухэтажными нарами, в стене высоко под потолком — узкие, горизонтальные окна, больше похожие на прорези.
День был довольно бурным, поэтому без лишних слов мы буквально сразу упали на голые нары и отключились. Но, оказывается, не все процедуры и ритуалы этой гостиницы были соблюдены. Примерно через час открывается замок, заходит кто-то из местных и командует:
-Подъём!
Что такое? Что стряслось? Оказывается, это забота о нас же. Нужно было пройти по коридору к кладовке, там нам выдали матрацы и подушки. Ладно. С косыми от недосыпу глазами, с матрацами в руках, протискиваемся назад в камеру. Почему протискиваемся, а не проходим? Потому что на полу, в коридоре, прибиты специальные деревянные кубики, и дверь из камеры наружу открывается только до этого кубика, на ширину такую, что один средней комплекции человек проходит с трудом. Такое вот изобретение. Ладно, вернулись, расстелились, опять легли. Заснули. Прошёл ещё час. Опять то же самое:
— Подъём!
Тут уже и я психанул:
— Да дайте же поспать, чёрт побери! Что там опять такое? Война началась? Или Кучерявый ушёл в отставку?
В ответ мы услыхали:
— Идите, получайте простыни.
Тут уж меня дружно поддержала вся камера:
-Да на чёрта нам ваши простыни! Не надо! Дайте поспать!
В ответ прозвучала очень убедительная фраза, по которой можно было догадаться, что этот служивый иногда «гуляет» в интернете на нехороших сайтах:
— Да-а-а-а…-попробуй не дай вам простыни, потом раструбите во всех интервью, что к вам здесь применялись жестокие, бесчеловечные условия содержания.
Такой грамотный и оригинальный ответ меня заинтересовал. Я повернулся в сторону говорящего. Но «грамотный» служака уже вышел в коридор, а сокамерники, по очереди, протискивались сквозь узкую щель в дверях следом за ним. Мне пришлось последовать их примеру.
Прошли по коридору в ту же комнатку, где час назад получали матрацы. Простыни в стопочках лежали там же, рядышком. Почему нельзя было взять их вместе с матрацами, час назад?!
Взяли простыни, вернулись в камеру, стали накидывать их на матрацы. Они вызвали в памяти ностальгические воспоминания о советской железной дороге 30-летней давности. Серенькие какие то, убогие, жалкие, давно отжившие свой век.
Опять улеглись. Но больше мне спать в этой гостеприимной гостинице не довелось. Все эти дурацкие побудки окончательно испортили настроение и прогнали сон. К тому же каждые 10—15 минут довольно ощутимо шоркал глазок на двери. Это коридорный, согласно инструкции, визуально проверял, как мы себя ведём в камере. Может, порезали друг друга, а может, кто и повесился…
Ага, щасс! Не дождётесь!
В узкие окна под потолком уже вовсю пробивался свет нового дня. Наступило утро седьмого июля 2011 года. Я попытался отвернуть голову максимально подальше от ближайшего ко мне окошка, но тогда в глаза начинала ярко светить потолочная лампа «дневного света». Покрутившись немного таким образом, я уяснил, что у меня возникла ещё одна проблема, -мне реально, и при этом довольно ощутимо, захотелось в туалет. По-маленькому.
Осторожно, чтобы не разбудить сокамерников, встал, подошел к дверям и негромко постучал в квадратик закрытой «кормушки». Через несколько секунд она открылась.
— Что там?
— Офицер, выпустите в туалет, пожалуйста, — вежливо попросил я.
В ответ услыхал неожиданно резкий отказ:
— Здесь вам не санаторий, а режимное учреждение. Подъём и оправка в шесть утра.
Кормушка захлопнулась.
— Ну и хрен с тобой, — подумал я, — нас… тебе тут вот, прямо в углу.
Но через минуту вспомнил, что я тут не один и этот процесс надо бы согласовать с сокамерниками. Сел за стол на лавку. Хотел пододвинуть её поближе, а не тут-то было! И лавка, и стол оказались намертво прикрученными к полу. Посидел, подумал.
Оно надо было мне, все эти приключения?!
Но это изначально было игрой в поддавки, в одни ворота. Ответ я знал заранее.
Надо! Конечно же, надо! Я ведь — не один, нас много. С кем не поговоришь в Бобруйске, все были «за». За протест против «колхозной диктатуры» и «шизы».
Эх, закурить бы. Но зажигалку отобрали. Чёрт… Совсем плохо. Когда уже подъём? Когда будут эти долгожданные 6.00?
И часов нет, тоже отобрали, — не положено. Почему не положено? Чтоб легче сиделось? Тут ситуацию оживил один из сокамерников.
— Как бы у них в сортир попроситься? — спросил он меня, проснувшись и вставая с нар.
-Забудь, — ответил я и процитировал ответ коридорного мне на эту же просьбу.
— Вот козлы, — отреагировал он и тут же представился:
— Николай.
-Павел, — ответил я.
Стали просыпать остальные сидельцы. Мысли у всех были те же:
— Ребята, как бы отлить, а?
Я снова повторил мудрое высказывание коридорного. Народ явно загрустил. Все ходили по камере, откровенно пританцовывая. Постепенно эмоции перешли в другую плоскость. Нашим тюремщикам и высшему руководству государства (а также — всем их родственникам, близким и далёким) посыпалась масса добрых пожеланий. В основном, преобладали сексуально-эротические импровизации. Некоторые из них мне даже показались совершенно невыполнимыми с чисто технической точки зрения. Но всё гениальное, как говорится, действительно, просто. Как веник.
— Мужики, ведро!!! — закричал Николай.
-Тише! — машинально зашипели мы, — чтоб враги не узнали нашу тайну. Действительно, в дальнем углу стояло какое-то пластмассовое коричневое ведро. Зачем, почему, для чего оно тут находилось, — в тот момент никто и не думал. Мы, своей властью, предназначили его для самого приятного в тот момент для всех нас события. Первенство уступили спасителю, Николаю. Мы с завистью посмотрели на его счастливое лицо и вежливо отошли на пару шагов в сторону.
А кто будет следующим в этой очереди за порцией счастья?
Вторым оказался я. По старшинству, наверное. Как известно, старикам везде у нас почёт. Едва успели завершить операцию «Ведро», как открылась дверь и строгий голос произнёс ещё пяток минут назад долгожданную фразу:
— Камера, подъём!
Но нам было уже всё по фигу. Счастье уже состоялось. Но, для приличия, вышли, пошли — хоть умыться, хоть воды попить. Вернулись. Кто сел, кто лёг.
(От автора. Тут мы с Павлом прервали ненадолго свою беседу и пошли ещё за одной «рюмочкой» чая. Блондинка второй молодости из-за соседнего столика неожиданно спросила: «А вы вернётесь?». Мы удивлённо посмотрели на неё. Она откровенно сказала: «Извините, заслушалась…»
Мы пообещали вернуться. И сдержали слово. Павел продолжил свой рассказ).
Делать было абсолютно нечего. Лег на нары. Лениво трепались о том, о сём.
О нюансах политических взглядов речи не шло. Ясно было главное — мы люди одной группы крови. Один из нас был мелким предпринимателем, другой — электронщик. Николай работал на госпредприятии. Вчерашних событий особо не касались.
— Кормить когда будут? — спросил вдруг Николай.
Зря спросил. До этого момента о еде как-то не думалось, будто её вообще не существовало в природе. А теперь вдруг разыгрался зверский аппетит. Да и Сергей — электронщик — высказал предположение, что прямо с утра повезут в суд. Зачем в таком случае кормить?
А у меня перед глазами стояла сковородка с моей любимой на все времена скворчащей яичницей. Эх, оторваться бы сейчас от души!..
Время как бы совсем остановилось. Часов нет, в узкие оконца бьют жаркие июльские лучи. С потолка продолжает светить лампа дневного света… Кто-то из сидельцев затих. Посмотрели — спит человек. Как в пословице: «Зэк спит — срок идёт». Наконец, квадратик кормушки в дверях откинулся назад и чей-то голос сказал:
— Завтрак!
В кормушку стали подавать из коридора алюминиевые солдатские миски (мы, будучи солдатами без малого 40 лет назад, звали их чашками) с чем-то жёлтеньким на самом- самом донышке. И несколько кусков хлеба. Это «жёлтенькое» оказалось пшённой кашей. То ли я был реально голоден в тот момент, то ли каша была неплохо приготовлена, но проглотил я её мгновенно. Да и было её там чуть-чуть, ну может, пара больших ложек. Порции, как ребёнку в детском саду. Но прикол состоялся и в том, что нам на четверых сунули в кормушку пять чашек. Почему? Чёрт их знает! А тут и Сергей объявил, что у него зуб болит и есть он ничего не будет. Спящий, Георгий, проснулся, нехотя проглотил свою кашу и тут же снова завалился спать. А мы с Николаем употребили и по второй порции: ту, от которой отказался Сергей, и «левую», пятую.
На второе — кружки, в которых до половины было налито что-то светло-коричневое. Видимо, «чай». В общем, порубали мы знатно. Снова легли. Попытались уснуть. Но сон не шёл. Долго лежали молча, потом, слово за слово, начались бурные политические дебаты.
Проснулся Георгий, принял в них активное участие. От него мы в подробностях узнали, каково быть мелким предпринимателем в РБ. Честно говоря, не хотелось бы пройти то, через что пришлось пройти ему в его деле. Вообще, охват тем в наших спорах был очень широким, куда там придворной «палатке!».
В разгар споров вдруг открылась дверь камеры. Мы даже и не услыхали этого. Зашло несколько офицеров, на этот раз — настоящих. Велели всем выйти из камеры, построили в коридоре и повели в сторону лестницы.
Ну, наконец-то! Мы были уверены, что нас повезут в суд. Но, не доходя нескольких метров до лестницы, завели в какое-то пустующее помещение. Опять построили. Встали перед нами, и началось что-то вроде переклички и сверки всех данных.
Оказывается (как потом кто-то объяснил), это старая смена охраны передавала имущество смене новой. Видимо, чтобы не ошибиться в счёте до четырёх, нас и вывели в другое помещение. Слава Богу, всё сошлось, четверо нас было, четверо нас и осталось.
Закончив процедуру, офицеры вышли. Назад нас конвоировал совсем молоденький парнишка, на вид лет 20. При подходе к нашей камере Николай вздохнул:
— А я-то думал, нас наконец-то в суд повезут!
Меня чёрт дёрнул мрачно поюморить:
— А я думал, нас на расстрел повели.
Мы уже протискивались в камеру, когда подал голос наш конвоир:
— Возятся тут с вами…. Да при товарище Сталине вас давно бы расстреляли и дело с концом!
Николай, шедший впереди меня, резко затормозил, развернулся и из-за моей головы попытался рассмотреть этого «знатока истории», но я подтолкнул его вперёд и сказал нарочно погромче:
— Идём, нечего на дурака смотреть. Вот он, новый тип, — гомолукашизус. Такой молодой, и уже такой готовый м…к!
— Да я… -начал что-то в коридоре заводить конвоир, но руки его уже проворно закрывали замок нашей камеры.
Сидим. Вдруг Георгий говорит:
— А я вчера в это время из Москвы приехал, товара немного подвёз. И на тебе, — здесь торчу!
Отозвался Сергей:
— А я вчера в это время у тёщи был, в деревне! Какая там сметанка, мужики!
Тут вступил и я:
— А я вчера в это время только проснулся и тут же… сделал предложение руки и сердца моей женщине!
— О-о-о-о-о!!!! — восторженно загалдели все. Раздались даже жиденькие, но дружные аплодисменты.
— Да вот. Утром предложение, а вечером в тюрьму, — пытался острить я.
— Я уверен, мужики, что она уже ходит кругами либо где-то тут поблизости, либо около суда, — сказал я.
— Да, конечно! — вежливо поддакнули мне сокамерники.
И тут случился сюрприз. Встал Сергей, сделал пару шагов навстречу и спросил:
— Её не Марина зовут?
— Да, — удивлённо ответил я.
— Ну так пляши! Тебе от неё письмо!
Я подумал было, что у парня что-то с головой, или, может, понятие о юморе у него слишком уж своеобразное, но он реально уже протягивал мне какой-то маленький, размером чуть больше таблетки, сложенный во много раз кусочек бумаги.
Я недоверчиво взял его в руки, стал разворачивать. Пошли какие-то адреса, телефоны, имена, фамилии, а конце приписка, что это координаты свидетелей, которые готовы в суде подтвердить весь ментовской беспредел. А главное, в конце были слова, которые для меня в тот момент перевесили всю остальную прочитанную информацию: «Люблю. Жду. Целую. Твоя Мар.».
— Чёрт! Откуда у тебя эта записка? — удивленно спросил я.
— Вчера ещё, на Гоголя, мне передал её тот парень, который, помнишь, у Директора про оправку спрашивал, — ответил Сергей, — он меня с тобой попутал.
Я посмотрел на него внимательно. Да, что-то общее между нами было.
— А у него откуда?
— Говорит, это вам ваша жена передала, через меня. В смысле, — моя жена передала мне, через него, в окошко туалета на первом этаже, там, на Гоголя. А он там, в этом сортире, со своей девчонкой через решётку общался.
— А как ты протащил её вчера через два шмона? — поинтересовались в один голос Николай и Георгий.
— Ну, места надо знать, — улыбнувшись, ответил Сергей.
— Нет, ну всё-таки, старик! — дружно загалдели мы.
— Да вон скрутил, пока скручивалась, да в ухо запихал, а волосами прикрыл. Чего тут думать? — небрежно, но со скрытой гордостью ответил он. Мы уважительно посмотрели на него. Помолчали.
Ужасно захотелось курить. Я подошёл к дверям, постучал в кормушку. Через полминуты она открылась.
— Что тут у вас?
— Дайте, пожалуйста, огонька, госпо., гражданин офицер, — затянул я свою привычную песню.
— Подождите, позже, не сейчас, — ответил из кормушки «сталинист», и она захлопнулась. «Ну и хрен с тобой!», — почему-то вдруг обозлился и завёлся я. — Я то, максимум, через пятнадцать суток отсюда выйду, а ты, придурок малолетний, будешь в этих грязных стенах ползать всю свою жизнь, по крайней мере, ближайшую четверть века — точно», — злобно рычал я «про себя».
Походил минут десять. Постучал опять. Кормушка откинулась назад.
— Я же сказал подождать! — раздался знакомый голос. Но тут прорезался и другой голос.
— Что там они?
— Прикурить просят.
— Ну так дай! Это же политические, ну их на…, — не связывайся с ними, потом из-за них в случае чего ещё и г…….а нахлебаешься!
И через несколько секунд в кормушку просунулась рука с вожделенным пламенем. Оказывается, есть ситуации, когда в РБ политическим быть даже выгодно.
Покурил, причём два раза. В смысле, — подкуривал одну от другой. Это вроде как в запас. Прилёг. Куда-то уплыл мыслями. Стал даже, кажется, и отключаться. Вдруг неожиданно открывается дверь. Продолжаю лежать с закрытыми глазами. Ясно, что на суд. Куда же ещё. Лежу, жду, когда объявят, как в кино: «На выход, с вещами!».
Но текст пошёл совсем другой.
— Так! Ну, учитывая, что вы здесь новички и в нашей гостинице впервые, на первый случай, я вас прощаю. А в будущем зарубите себе на носу, что когда в камеру входит начальник этого учреждения, вы должны вставать.
Мы поднялись.
Валерий Ступаченко
Продолжение следует
Russian
English