(Восемнадцатая глава из романа в фельетонах «Бобруйск и его жЫвотные, или Невероятные приключения Вацлава Принципа в стране победившего идиотизма»).
Агентов в «бобруйском вобществе» было тьма тьмы, то есть – шмат. В смысле – немерено. (Вацлав Принцип, главный редактор «Предпоследних новостей», даже как-то посчитал, что в их стране может быть от двухсот до пятисот тысяч «агентов»).
Говорят, что в каждом трудовом коллективе, пусть даже самом маленьком, в каждом цеху, подъезде, в каждой школе – были свои доносители. К которым – при необходимости – обращались специцательные службы.
Ну, или сам агент – бежал сломя голову сообщить, выполнить свой «гражданский долг» доносительства, так сказать.
Среди них, «агентов», немало было людей пришлых, приехавших и «оставшихся», или – бывших крестьян, цепляющихся за город и жаждущих сделать в нём карьеру.
Коренные бобруйчане на такое, обычно, не шли. Даже под сильным принуждением. Зная их знаменитый скептицизм и ёрничество, власти к ним, к «коренным», даже и не обращались. Предпочитали иметь дело с «безотказными», о которых см. выше.
Зачем это нужно было властям – такой вот тотальный контроль? Ведь все же – свои люди: в один детский сад, в одну школу, институт ходили…
А для контроля. Чтобы – никакого самостоятельного мышления, никаких ростков гражданского общества. Чтоб – тишь и гладь… Власти – благодать…
Ведь, опираясь пятой точкой на свой исторический (истерический) опыт, полоумные власти считали, что только постоянное давление на общество, на людей – может создать необходимую стабильность… Продлить их сытое чиновническое существование…
Репрессии были «живой водой» для «власть придерживающих» и – мёртвой для страны, для государства (в смысле – их развития: правового, политического, социального, экономического, культурного…). И одним из самых главных, одним из основополагающих звеньев в системе репрессий были «агенты». Или – «засланцы», как, слегка каламбуря, называл их Вацлав Сигизмундович.
«Ну, кто тут «засланцы»? – весело рычал он, приходя в незнакомое общество. И многие – краснели…
У «агентов», как правило, была своя специализация. Исходя из той социальной, профессиональной среды, в которой они обитали. У военных – свои, у милиционеров – тоже не чужие. В колхозах и совхозах, в рабочих коллективах, среди инженерно-технических работников, у врачей, учителей…
Про учителей и пойдет речь.
Их особенно любили «службы». Прямо-таки – кахали. Поскольку учителя работали «с людьми».
Обычно стукачей в этом профессиональном сообществе вербовали еще в студенчестве, на последнем курсе. Когда «светил» уже диплом, и «охфицер»-куратор мягко, но вполне прозрачно намекал, что – при определенных, мол, обстоятельствах – можно его и не получить.
Или – вербовка происходила уже в школе, в самом начале, как это говорится, трудовой биографии.
Вербовали и затем помогали делать карьеру: завуч, зам. директора, директор, работник районо. И то до, то есть и тэ дэ.
Именно из этой, учительской, среды «набирались» кадры для работы в избирательных комиссиях. И работники этих самых комиссий (то бишь – учителя, призванные нести «разумное, доброе, вечное») делали для властей всё, что надо было.
Какие цифры нужны были – такие и получались. Хоть 80 процентов за нужного кандидата (из «партии» «реваншистов»), хоть – 90…
Самый цимус!
Бобруйский (и не только) вариант.
Как говорится: было бы задание – придут к тебе и знания… Как и что. Сделать. Тем более что всех ещё и инструктировали – как успешнее фальсифицировать.
Методы для этого использовались разные: и замена – ночью – бюллетеней, и – переписывание протоколов… Впрочем, это – отдельная тема, мы к ней еще когда-нибудь обратимся.
Вернемся к нашим… учителям. Не побоимся этого слова – педагогам!
Был среди «полевых»», «заслуженных», имеющих «идеологические ранения» и агент «Историк».
Работал он в средней, общеобразовательной школе. Звали его Александр Гаюн.
В задачи Гаюна входило – слушать, отслеживать, доносить.
Сначала – в педагогической среде. Потом – когда он стал аффтаром гос. газеты «Закат над болотом» – и среди журналистов.
Гаюн в своих многословных публицистических статьях жёг сердца людей идеологическим глаголом. «Подводил» к их уже покоцанный менталитет тому, что всё в нашей стране делается наилучшим образом. Лучше, мол, и не надо. Да и не бывает-то – лучше…
Часть народа, воспитанная ещё в советских традициях «облапошивания», в традициях безоговорочного, безоглядного доверия прессе, принимала то, что он писал, за чистую, хорошо начищенную монету. Типа луидора.
А вот такие «антисоветчики-профи», как Принцип, и некоторые другие граждане – смеялись от всей души. Поскольку «технология идеологического охмурения» торчала в материалах Гаюна, как репей на собачьей шерсти, – на шерсти, говорим, собаки, которая где-то качалась, в каких-то исторических зарослях, в каких-то дурно пахнущих кустах…
Также Гаюн всячески «реабилитировал» времена Советского Союза (этой славной тюрьмы народов) и – истерически-параноидально предупреждал об угрозе, исходящей от Запада.
Рассказывали, что он подбирался и к Вацлаву Сигизмундовичу. Ну там – наводил справки о нём, интересовался, чем живет, чем интересуется, с кем дружит – не дружит… Делал – на расстоянии – намёки, что и он бы не прочь работать в «Предпоследних новостях». Мол, коллектив нравится, да и вообще… («Вообще» – это значит, что в этом случае в «службах» ему и зарплату, и звание бы повысили…)
Но – не срослось. Тем более что Гаюн к тому времени уже проявил себя во всей идеологической красе, и шансов у него не было. Никаких.
Но была вот ещё «полевая работа». Он «окучивал» журналистов, подкарауливал их у бара и затягивал внутрь – «поговорить» по душам. Тут же возле него появлялись хлопцы определенной выправки и стрижки, незаметно подсовывали ему «финансовые средства» для «оперативной работы». («Средства, изъятые из налогов граждан, между прочим).
И Гаюн – говорил, говорил, говорил… Подливал, подливал, подливал… Спрашивал, спрашивал, спрашивал…
Но «завлечённые» им журналисты были прожжёнными, ушлыми, наблюдательными, и не «сдавали» своих даже под воздействием Бахуса.
Так что и здесь Гаюн никак не продвинулся.
Хорошо-с, займёмся другим.
Стал Гаюн на большой идеологической дороге разбойничать – оппозицию местную морально изничтожать.
Ну там, пасквилёк, пафлетик… «Патроны» ему подносили из тех самых служб (чтоб их – так и – наперекосяк). Гаюн переделывал принесённое под нужный калибр и отправлял «пулю» в цель. Та практически никогда в неё – в цель – не попадала, но Гаюн – старался.
Формально, с его стороны, всё выглядело (для его начальства) наилучшим образом: вот – «видный» оппозиционер, вот – пасквиль про него…
И так Гаюн трудился-старался, так, говорим, трудился – раззудись плечо, размахнись рука, – что, в конце концов, его обществом стали брезговать не только коллеги по «Закату над болотом»…
А потом старого, «коммунистического» розлива, редактора этой газеты отправили-таки на пенсию, и Гаюна и вовсе прибрали из редакции. Перевели – опять по педагогической линии. Тем более что на место главвреда пришел такой же «агентистый», с младых ногтей завербованный. А зачем двух агентов в одном месте держать? Неэкономно получается. Расточительно!