«Бобруйский курьер» начинает постмодернистский проект под названием «Роман в газете».
(Со временем, надо думать, переходящий в роман с «газетой» – на почве взаимных чувств, «вынужденный», по долгу службы и так далее.))
Проект имеет подзаголовок: «Собери роман из отдельных фельетонов и стань свободным человеком».
«Расписание» такое: каждую пятницу (на выходные грядущие) в «Бобруйском курьере» будет печататься очередная глава романа-трансформера «Бобруйск и его жЫвотные, или Невероятные приключения Вацлава Принципа в стране победившего идиотизма».
Роман будет публиковаться на протяжении всех времен – ныне, присно и во веки веков… Ну, или, по крайней мере, – до победы идей модернизма в аграрном (колхозно-совхозном – во всех смыслах) беларуском обществе…
По поручению автора – Анатолий Санотенко).
Бобруйск и его жЫвотные,
или Невероятные приключения Вацлава Принципа
в стране победившего идиотизма
Роман-трансформер
Все совпадения чрезвычайно случайны; смех, показывание пальцем, бурное неконтролируемое веселие – на совести читателя…
Эпиграфы:
«При слове «Бобруйск» собрание болезненно застонало. Все соглашались ехать в Бобруйск хоть сейчас. Бобруйск считался прекрасным, высококультурным местом».
Ильф и Петров. «Золотой телёнок».
«Ты ездил в Бобруйск?»
Владимир Сорокин,
рассказ «Дорожное происшествие».
«В Бобруйск, жЫвотное!»
(Народное)
«Все животные равны, но некоторые равнее других».
Джордж Оруэлл. «Скотный двор».
Генеральный эпиграф: «Если вы чего-то не видите, это
еще не значит, что этого нет» (Аффтор).
Таки – да, вступление, от автора
Вы будете смеяться, но эта книга писалась в Бобруйске.
В беларуской Шамбале, святом месте аццкого интернет-пространства, в знаменитом городе-бренде.
Отсюда – фабула, персонажи, события…
Книга «Бобруйск и его жЫвотные» составлена как сборно-разборная конструкция: её можно читать и в качестве романа, и – как отдельные фельетоны. Располагая эти самые фельетоны – как вам заблагорассудится. И, таким образом, создавая свой собственный вариант романа.
Между тем «объединяющим» в романе является время, место и главный герой – журналист, редактор бобруйской газеты, который попал в город жЫвотных по собственной воле и остался там ради интереса.
Более десяти лет всех жЫвотных постсоветского пространства милосердно отправляли существовать в Бобруйск. А кто-нибудь задумывался, как им там, в Бобруйске? Плохо ли, хорошо? Как вообще протекает жизнь в столь мифическом городе? А что творится в не менее мифической стране?
Вот об этом и рассказывается в книге «Бобруйск и его жЫвотные»…
Место обитания – Бобруйск
«Бобруйск переполнен тчк Еду обратно тчк Животное».
Как бы анекдот
Бобруйск был тогда, когда никого ещё не было.
Только – Бобруйск и животные.
Типа динозавров.
По поводу этого города почему-то именно так хочется…
Да, на самом деле временами кажется, что Бобруйск был всегда… Как священный город-тотем.
И что его следовало бы выдумать, если бы его не существовало…
Между тем будущие бобруйцы присмотрели себе это место в очень стародавние времена. Нестор и прочие летописцы с ними не шатались, поэтому трудно сказать – когда точно.
Может быть – в нашей эре, может – не в нашей. Но археологи говорят, что не в нашей.
Ну, кости мамонтов, каменные орудия, кремневые ножи и прочие скребки, само собой, – прилагаются.
Всё было, всё – имеется. Как в порядочной «исторической» истории. Бобруйский музей, как грится, вам в помощь.
Поначалу местные жители – дреговичи – селились в тех местах то там, то сям. Но всё поближе к реке, к реке… А именно – к Бобруйке, притоке Березины.
В конечном итоге Бобруйск, который мы знаем, тот самый мифический Бобруйск, Шамбала всея Беларуси, и был заложен на правом берегу Березины, – там, где в нее впадает Бобруйка.
А надо сказать, в тех местах было немерено бобров. Дреговичане ставили там свои хатки, бобры – свои. Особенно – на Бобруйке, к тому времени уже мелководной и узкой речушке.
Бобровск, Бобруевск, Бобруеск, Бобрусек… Как только не назывался этот город в стародавние времена! Но сути это не меняло: в начале был бобр, и бобр был в Бобруйке, и имя городу стало – Бобруйск.
А поскольку размещался город на важной водной артерии – Березине, торговом пути между Киевом и балтийскими странами (что приносило тамошним жителям великую выгоду), развиваться он стал весьма «борзо», то есть, по-современному, – быстро.
Вот и название главной в этих краях речки – Березины – отсюда, то есть от этого слова, течь пошло: «Брзна», «Брзая», значит – быстрая. Так называли эту речку в те времена на старославянском.
Ну вот, пока суть да дело, наступает 1387 год – год первого письменного упоминания о Бобруйске в договорной грамоте великого князя Литовского и Русского Ягайло и его брата Скиргайло.
Иными словами, главный Литовский, Русский и Жемойтский князь отдавал Бобруйск «на княжение» своему брату.
«На тебе, браце, что нам не наце», – так сказать.
Чтобы не бяшете вы, брат, нелепо, что, мол, ничего не досталось…
Досталось, досталось – мы свидетели.
Потом Бобруйск становится резиденцией великокняжеского наместника. То есть – старосты, который подчинялся Виленскому воеводе. (А Вильня – так, на всякий случай – в этих земелях была столицей, – причем, много столетий).
Потом – крымские татары и их низкорослые кони немного потоптались в этих краях, включая Бобруйск. Но княжеско-королевское войско их выгнало. Обратно в родные им Массандры и кадылыки.
Но всё же не минула Бобруйск участь изничтожения в те времена. Трижды он был опустошен и сожжен – в 1508 году, войском князя Глинского, возжелавшего щедрот московских и поднявшего мятеж в Великом княжестве Литовском; в 1535 году, – воеводой московского князя Федором Овчиной, который со товарищами «и посады у городов жгли и села жгли и люди, и живот (имущество), и животину выимали, и иное выжгли и вышли по-здорову» (не захватив, правда, самой бобруйской крепости); и – в 1655 году, когда атаман Золотаренко со своим 20-тысячным войском, по «заказу» «тишайшего» Алексея Михайловича, главного «смотрящего» князя Московского, захватил и полностью уничтожил Бобруйск.
После этих событий Бобруйск на 100 лет перестал быть городом, проходил по разряду «местечек»…
И потом было – то ещё… Северная война, три эпидемии холеры… Войска шастают по этой земле туда-сюда. Принося голод, разруху и мор.
Чуть позже, правда, случилось временное затишье. В 1764 году Бобруйск, говорят, даже получил Магдебургское право – для дальнейшего самостоятельного развития.
Но вскоре опять началось-«понеслось»: 1772, 1793 и 1795 годы – три раздела Речи Посполитой, в которую (в Речь Посполитую) Великое княжество Литовское входило добровольно, на правах конфедерации.
Произошли эти разделы не запросто так, а по причине ослабления Великого княжества Литовского и в целом – Речи Посполитой. А ослабление это случилось из-за не свойственной тем временам демократии, царившей в Конфедерации.
Например, король избирался на сейме, в парламенте; многие города имели самоуправление; действовала первая в Европе Конституция – Статут…
А где демократия (хоть и такая – «просвещенческая»), – там, как мы знаем, некоторый «разброд и шатание». Обсуждение, споры, долгое принятие решений в Сейме, взвешивание и утряска интересов всех сторон…
Это не так, как в тогдашних (и нынешних) деспотиях: «царь» утром сказал – армия к вечеру сделала. Ну, или попробовала сделать, понеся значительные потери.
Вот и в нашей истории – с Бобруйском и другими тамошними землями – некрасиво получилось. Но – в соответствии с нравами тех времен.
Российская императрица Екатерина Вторая, положив глаз на северо-западные угодья, сказала: «Мое!».
И господин Суворов – со своей армией – не смогли отказать немецкой девушке.
Эти земли отошли российской короне.
В 1810 году Бобруйск был разрушен в четвертый раз – при строительстве «знаменитой» «крепости на Березине».
Город стоял в тех пределах не менее пятисот лет, но по велению московского царя был снесен. А его жители – выселены на форштадты.
План был таков – построить крупнейшую в Европе фортецию. Чтоб никто не мог посягнуть на основы российского самодержавия – с этого боку.
Но – вот смешно! – именно здесь, в этой фортеции, младодекабристы и помышляли в 1823 году совершить покушение на эту самую «основу» – императора Александра Первого. Мечтая похитить его и удерживать в крепости вплоть до общественных изменений.
Но – передумали, поскольку не были готовы. В общем – не срослось.
И что нам до того, что бобруйскую крепость причислили потом к первоклассным военным укреплениям на территории Российской империи – ни Родины, ни свободы, ни подлинной истории в этих краях уже не было.
И даже в настоящее время – привет объективности! – бобруйская «настоящая» история фактически начинается со времен русских царей. В официальном, так сказать, изложении.
Надо признать, что после Наполеона в городе было достаточно тихо. Город рос, развивался, обзаводился лавками, всякими производствами и заводами.
Но было это для блага российской короны, для империи, а не – местных «литвинов». Которым запретили всё, – иметь свой язык, школы, театр, книги…
А дальше – бегом, бегом – через время «советов», как сквозь строй… Быстрее, быстрее, пока вас не арестовали, заприметив среди прочих сих, и не обвинили в том, что, скажем, являясь шпионом 250 стран, вы самоотверженно рыли подземный ход из Бобруйска в Кремль – чтобы совершить вероломное нападение на товарища С(р)алина…*
И в самом деле, что хорошего можно сказать о времени, где резня есть лишь деталь администрирования, где геноцид собственного народа возведен в государственную политику? Не хвалиться же какими-то там стройками, домами в стиле «сталинский ампир», когда в «бюджет» государства заложено десять процентов граждан, подлежащих уничтожению…
Ну да – было возобновленное «советами» дореволюционное маслобойное, кожевенное, чугунно-литейное, «лесопромышленное» и т. д. производство.
Ну да, открыли потом – ряд предприятий легкой и химической промышленности (что позволило Бобруйску к началу 70-х годов 20-го века занять четвертое место в республике по промышленному потенциалу)…
Но ведь делалось это всё не для человека, не для индивидуума, а для сохранения, так сказать, советской власти, для доказательства, что эта власть тоже чего-то может – например, заниматься государственным капитализмом…
В общем, в «вечной» дилемме: государство для человека или человек для государства – мы, разумеется, выбираем первое. Ведь человек – главная ценность, главный «элемент» любого общества, что тут говорить… Нет человека – нет государства. И нельзя его – в историческую топку, в жертву будущей «вкусной», сытой жизни…
Хотя многие здесь до сих пор считают, что «девиз»: «…и как один умрем в борьбе за это» (или, скорее, попросим умереть других) – самый лучший, самый гуманный, самый прогрессивный в мире…
Еще вот можно вспомнить: «лес рубят – щепки летят», «нет человека – нет проблемы», «что нашим врагам нравится, то нам вредно»…
Да, много чего можно вспомнить – но не надо. Не будем отвлекаться. Мы ведь не Нюрнбергский трибунал, в самом деле.
Наши дни… И вот перед нами 220-тысячный современный город; шестисотлетний; не раз покоцанный; четырежды разрушенный и восстановленный; седьмой в стране по численности населения, четвертый (как было сказано) – по производственному потенциалу; постсоветский; не справившийся со своей историей; коррупционный, удушливый, репрессивный; зеленый, раскидистый, тихий, уютный, приветливый, нежный, и, в общем, несмотря ни на что, любимый, любимый, любимый….
*Опечатка, следует читать: Сталина.
(Продолжение следует)
Russian
English